Серый экспресс - Страница 37

— Вы воин, Виталий Родионович. Постойте, не отнекивайтесь, и не ссылайтесь на давнюю отставку. Я не говорю о военных с их эполетами, позументами и звенящими шпорами. Я имею в виду, воинов по духу, прирожденных, так сказать. Это первая причина, почему Лейф перешел к вам на службу и перетащил за собой сестру. Для него очень важно оказаться под началом воина. А кроме того, у вас, Виталий Родионович, если мне память не изменяет, имеется некий рисунок на плече… — Медленно проговорил Грац, и я почувствовал, что краснею. Действительно, на моем левом плече имеется татуировка, сделанная в результате большого загула с бывшими, так сказать, коллегами. Встретились уже будучи на гражданке, почти случайно… Ну и погуляли. Очень уж нам, изрядно подогретым беленькой и воспоминаниями, пришлась по душе идея обзавестись «памяткой» о совместной службе. Тогда-то у меня на плече и появились якорь скрещенный с мечом на фоне штурвала, очень, кстати говоря, приличного качества… Вроде бы, ничего особенного, и краснеть не с чего. Вот только татуировку эту мне и моим бывшим сослуживцам сделала «мадам» в борделе, на юге Москвы. М-да уж.

— Вы правы, профессор. Имеется у меня на плече татуировка. — Я кое-как пришел в себя. — Вот только какое это имеет отношение к переходу Лады и Лейфа ко мне на службу?

— На Руяне, Виталий Родионович, до сих пор проживают люди, не забывшие традиций и обычаев предков. Иногда они даже ходят в походы. Правда, нынешние их ушкуи ничуть не похожи на древние, да бояре, их водящие, большей частью имеют чины полковников иррегулярного войска государева… Так вот, у них, как и многих иных морских разбо… э-э… воителей, такой рисунок частенько встречается. А отец Лейфа и Лады из тех мест родом. Так что, думаю, именно сие изображение и было тем решающим доводом, что заставил Лейфа и Ладу покинуть службу у абсолютно гражданского профессора, и перейти к вам.

— Странно. — Протянул я. — И не зазорно было Лейфу в услужение идти-то? Если я верно понимаю, они с Ладой дети профессионального военного, можно сказать, в касте от рождения…

— Каста… это не из хиндских языков ли, словцо? — Выгнул бровь профессор, но, не дождавшись от меня ответа, вернулся к теме нашей беседы. — Ежели б они на родине остались, на Руяне то бишь, то уж точно в слуги не пошли бы. В шестнадцать лет Лейф бы был принят в дружину на один из ушкуев, а Лада стала бы дом вести. Да только отец их, после смерти супруги, переселился в Хольмгард и повесил оружие на стену, а значит из ушкуйников вышел. Детям его тогда до совершеннолетия год-другой оставался. Естественно, что он забрал их с собой, тем самым лишив сына надежды на службу на ушкуях…

— Ну а все-таки, как они в слуги-то пошли, Меклен Францевич? — Поторопил я медлительный рассказ профессора.

— По обычаю, на шестнадцатую весну, отпрыск ушкуйника должен уйти на добычу. С разбоя ли, труда ли он ее возьмет, то не важно. Лишь бы не краденой была. Старшие ту добычу оценивают, и коли решат, что она хороша, снимают с себя всякую заботу о юноше. С того момента, он сам себе голова. Дочерей работать не заставляют, но учат вести хозяйство. Уж не знаю, почему отец их покинул Руян, но даже выйдя из ушкуйников, традициям старый черт не изменил. Вот и оказался шестнадцатилетний парень на улице, в поисках заработка. Можно только посочувствовать Лейфу. Будь дело на Руяне, его бы просто взяли новиком на ушкуй, а там, с первого же выхода и добыча была бы… Да только, отъехав с острова, закрыл ему отец дорогу в новики. В Хольмгарде же, совсем иное дело. Ну кому здесь нужен шестнадцатилетний юноша без самых малых мирных умений? Помыкался Лейф, да и пристроился поваренком в ресторации. Не знаю, чем думал их отец… ох не знаю. Своими затеями превратил он сына из воина в повара, да и дочь недолго в отчем доме пробыла. Едва Лейф стал шефом, а дело то, кстати, небывалое, за два-то года из поваренка-посудомойщика, стать мастером кулинарии! Так вот, стоило Лейфу заполучить под свою команду кухню ресторации, Лада тут же сбежала под его крыло. Сняли они на пару квартиру, да в ней и жили, пока та ресторация не сгорела. Тогда-то ее хозяин, старый знакомый моего отца и добрейшей души человек, пристраивая бывших своих работников, ко мне и обратился. Я и взял Лейфа с Ладой в свой загородный дом, думал через пару лет их на хозяйство поставить, нынешние-то повар с экономом уж в изрядных летах, вот им замена и была бы. Да видно, не судьба. Зато теперь у Лейфа есть шанс исполнить свою мечту…

— Какую же?

— Вернуться на Руян и стать ушкуйником. — Ответил профессор, и заметив, что непонимание собеседника, пояснил. — В новики путь ему закрыт, да и вырос он из тех лет. Потому остается только две возможности для Лейфа, исполнить мечту. Первая, привести на Руян собственный ушкуй, что как вы понимаете, задача почти невыполнимая, а второй путь отслужить под началом воина не менее пяти лет, и выдержать перед Господой боярской испытание. Коли пройдет, быть ему на ушкуе, по выбору бояр. Нет, путь ушкуйника для него будет закрыт окончательно, даже ежели он после поражения в испытании собственный ушкуй приведет. На Руяне его не примут. Так-то.

— Вот так история. — За рассказом Граца, я совершенно забыл про недопитый портвейн, а вспомнив, пригубил и скривился. От близкого огня, напиток перегрелся, и вкус его стал почти невыносим, по крайней мере, для меня. Заметив мою кривящуюся рожу, профессор покачал головой.

— И чему же вас «сакуловцы» только учили, Виталий Родионович? — Грац коснулся кончиком пальца нагревшегося бокала в моей руке, и я тут же почувствовал, как стеклянный сосуд стремительно холодеет. Однако.